Олег Шагапов. Внутри города

Внутри города

Слова Глеба Ершова, фотографии Олега Шагалова

Человек заполняет пространство города,
выстраивал многоуровневую сигнальную систе¬
му, буквально маркируя, означивая каждый его
сантиметр: речь идет об архитектуре, где каждый
дом — как раскрытая книга, о витринах магази¬
нов, вывесках многочисленных контор, кафе,
наконец, в рекламе, начиная с биллбордов,
щитов и заканчивая самопальными объявления¬
ми. Множество визуальных образов, знаков
и слов постоянно окружают человека, образуя
информационный гул.

Но! Есть граффити — простые и архаические
в своей грубой безыскусной подлинности надписи
и рисунки, сделанные просто так, от избытка ли
любви, злости, хулиганства, или озорства и уж
точно без всякого коммерческого расчета. Это —
чистое искусство, Без него стена не стена, а с граф¬
фити все оживает, и голоса-то какие! Без обрыд-
шей гламурной и торгашеской фальши, с хрипотцой
и матерщинкой. Это — реальная городская жизнь,
живой великорусский язык, и вовсе не мусорная
речь, но, скорее, точный хирургический срез всех
страт сложного городского тела. Уникальный мате¬
риал для социолога, изучающего жизнь непо¬
средственно, минуя «технологии печати». Здесь вся
сфера человеческой жизни в ее прямом комму¬
нальном проявлении — от политики до телесного
низа. Петербургские дворы предоставляют для
этого уникальную возможность.

Язык, ускользающий из-под власти — денег,
закона, морали, стремящийся к прямой, непо¬
средственной и кратчайшей коммуникации
и наглядности. Чем-то граффити напоминают
берестяные грамоты, бытовавшие в Древнем
Новгороде: короткие записки, живое слово, наца¬
рапанное письмо. Та же простодушная инфан¬
тильность: в мире граффити нет имен с отчества¬
ми и фамилиями^есть имена и прозвища. Невоз¬
можно практически встретить надпись типа

«Николай Петрович — козел», а вот «Колян —
козел» — запросто. Олег Шагапов бродя по горо¬
ду, наснимал немало таких образцов стихийного
донного творчества, как всегда цепко и точно
выхватывая самые смачные и курьезные веши.
В этом он настоящий археолог, фиксирующий ухо¬
дящую и недолговечную предметность, ту фактуру,
которой граффити дают имя, лишают ее немоты.
Есть роскошные фотографии, настоящая живо¬
пись, наглядная история модернистского искус¬
ства: список великих имен может быть внуши¬
тельно длинным, перечислять бессмысленно.
Помимо граффити эта и так называемые «грима¬
сы города», кустарные объявления, забавные тра¬
фареты, вывески, «отредактированные» народом.
Письмена и рисунки неприхотливы, они повсюду:
на брандмауэрах, водосточных трубах, дверях,
рекламе, заборах и др.

Что заставляет пишущего обнародовать свою
любовь к некой Н. или же, наоборот, раскрыть ее
«подлинное имя»? А вместо объявления на полиня¬
лой убогой жэковской фанерке просто напи¬
сать «Ы»? Власть слова? В случае с граффити эта
власть приобретает еще и почти магическое, пред¬
метное выражение, ибо слово буквально вмуровы¬
вается в стену, срастается с ней, становится частью
города, обрастает контекстом, самовольно пропи¬
сывается там, где ему понравится.

Правда, существует оно недолго: стену закрасят,
вывески сменят — город быстро сбрасывает ста¬
рую кожу, — «слова рождаются и умирают — язык
вечно юн». Представленные фотографии далеко не
полно отражают колоссальную коллекцию граффи¬
ти, которую Олег насобирал, снимая их уже на про¬
тяжении почти десяти лет. Большинство из них
давно исчезли навсегда, «остались только на фото¬
графиях». Ему удалось запечатлеть и архивировать
бесценные слои постоянно обновляющегося го¬
родского фольклора.

78

_Jk\

ШШ