Стр.

Грузинский титульный 72—73

Греческий 74

Еврейский новый 74

МОНОТИП

Рената кегль 6 (светлый, полужирный, курсив) 75

Рената кегль 8 (светлый, полужирный, курсив) 76

Рената кегль 10 (светлый, полужирный, курсив) 77

Медиоваль кегль 8 (светлый, курсив) 78

Медиоваль кегль 10 (светлый, курсив) 79

Плотный кегль 10 (прямой светлый, гротеск) 80

Альбион кегль 6 (светлый, полужирный, курсив) 81

Альбион кегль 8 (светлый, полужирный, курсив) 82

Альбион кегль 10 (светлый, полужирный, курсив) 83

ЛИНОТИП

Рената кегль 8 (светлый, полужирный, курсив) 84

Рената кегль 10 (светлый, полужирный, курсив) 85

Рената кегль 12 (прямой светлый, полужирный) 86

Гротеск узкий 86

Латинский кегль 6 (прямой светлый, полужирный) .... 87

Плотный кегль 8 (прямой светлый, гротеск) 88

Плотный кегль 10 (прямой светлый, гротеск) 89

Плакатный 90 96

Линейки и рантовки 97

Линейки жирные 98

Пунктир и ассюре 99

ЛАТИНСКИЙ ПРЯМОЙ

№ 446. — Кегль 5.

Она слушала и печально качала головой, чувствуя что-то новое, неведомое ей, скорбное и радостное,—оно
мягко ласкало ее наболевшее сердце. Такие речи о себе, о своей жизни она слышала впервые, и они будили
в ней давно уснувшие, неясные думы, тихо раздували угасшие чувства смутного недовольства жизнью,—думы
и чувства дольней молодости. Она говорила о жизни с подругами, говорила подолгу, обо всем, но все —и она
сама —только жаловались, никто не об’яснял,— почему жизнь так тяжела и трудна. А вот теперь перед нею
сидит ее сын, и то, что говорят его глаза, лицо, слова — все это задевает за сердце, наполняя его чувством гор¬
дости за сына, который верно понял жизнь своей матери, говорит ей о ее страданиях, жалеет ее.

Матерей — не жалеют.

Она это знала. Все, что говорил сын о женской жизни — была горькая, знакомая правда, и в груди у нее
тихо трепетал клубок ощущений, все более согревавший ее незнакомой лаской.

АБВГДЕЖЗИКЛМНОПРСТУФХЦЧШЩЪЫЬЭЮЯЙАБВГДЕЖЗИКЛМНОПРСТУФХЦЧШЩЪЫЬЭЮЯЙАБВГДЕЖЗИКЛ
. , - ’ : і ! ? — *§) №1234567890

№ 446 . — Кегль 5 на шпон.

Она слушала и печально качала головой, чувствуя что-то новое, неведомое ей, скорбное и радостное,— оно
мягко ласкало ее наболевшее сердце. Такие речи о себе, о своей жизни она слышала впервые, и они будили
в ней давно уснувшие, неясные думы, тихо раздували угасшие чувства смутного недовольства жизнью,—думы
и чувства дальней молодости. Она говорила о жизни с подругами, говорила подолгу, обо всем, но все —и она
сама — только жаловались, никто не об’яснял,— почему жизнь так тяжела и трудна. А вот теперь перед нею
сидит ее сын, и то, что говорят его глаза, лицо, слова—все это задевает за сердце, наполняя его чувством гор¬
дости за сына, который верно понял жизнь своей матери, говорит ей о ее страданиях, жалеет ее.

Матерей — не жалеют.

Она это знала. Все, что говорил сып о женской жизни — была горькая, знакомая правда, и в груди у нее
тихо трепетал клубок ощущений, все более согревавший ее незнакомой лаской.

№ 115. — Кегль 6.

Она слушала и печально качала головой, чувствуя что-то новое, неведомое ей, скорбное и ра¬
достное,— оно мягко ласкало ее наболевшее сердце. Такие речи о себе, о своей жизни она слы¬
шала впервые, и они будили в ней давно уснувшие, неясные думы, тихо раздували угасшие чувства
смутного недовольства жизнью, — думы и чувства дальней молодости. Она говорила о жизни с под¬
ругами, говорила подолгу, обо всем, но все — и она сама — только жаловались, никто не об'яснял,—
почему жизнь так тяжела и трудна. А вот теперь перед нею сидит ее сын, и то, что говорят его
глаза, лицо, слова — все это задевает за сердце, наполняя его чувством гордости за сына, который
верно понял жизнь своей матери, говорит ей о ее страданиях, жалеет ее.

Матерей — не жалеют.

Она это знала. Все, что говорил сын о женской жизни — была горькая, знакомая правда, и в
АБВГДЕЖЗИКЛМНОПРСТУФХЦЧШЩЫЬЭЮЯЙАБВГДЕЖЗИКЛМНОПРСТУФХЦЧШЩЪЫЬЭЮЯЙА

. — *§) № 1234567890

№ 115. — Кегль 6 на шпон.

Она слушала и печально качала головой, чувствуя что-то новое, неведомое ей, скорбное и ра¬
достное,— оно мягко ласкало ее наболевшее сердце. Такие речи о себе, о своей жизни она слы¬
шала впервые, и они будили в ней давно уснувшие, неясные думы, тихо раздували угасшие чувства
смутного недовольства жизнью,—думы и чувства дальней молодости. Она говорила о жизни с под¬
ругами, говорила подолгу, обо всем, но все — и она сама — только жаловались, никто не об’яснял,—
почему жизнь так тяжела и трудна. А вот теперь перед нею сидит ее сын, и то, что говорят его
глаза, лицо, слова —все это задевает за сердце, наполняя его чувством гордости за сына, который
верно понял жизнь своей матери, говорит ей о ее страданиях, жалеет ее.

Матерей —не жалеют.

Она это знала. Все, что говорил сын о женской жизни — была горькая, знакомая правда, и в
груди у нее тихо трепетал клубок ощущений, все более согревавший ее незнакомой лаской.

Что же ты хочешь делать? — спросила она, перебивая его речь.

5